Подпишись и читай
самые интересные
статьи первым!

Где находится пергамский алтарь. Пергамский алтарь зевса. Большой фриз алтаря


Не менее бурно, чем Александрия Египетская, развивались другие эллинистические города, особенно те, которые имели выход к морю. В Малой Азии вырос город Пергам, названный так от местного слова в значении «город». Холм, на котором он находился, был на берегу судоходной речки Селинус. В начале IV в. до н.э. этим холмом владел некий Гонгил из Эретрии, а после завоевания Александра оказался во власти некоего Филетера. Будучи доверенным лицом одного из полководцев Александра, он сумел присвоить его казну. Этого было достаточно, чтобы город Пергам в Малой Азии, где укрепился вор, стал столицей небольшого царства. Преемники Филетера унаследовали его ловкость. Они умело лавировали между могущественными соседями. На их долю выпало тяжелое испытание - нашествие варварских полчищ галлов, создавших рядом с ними свое государство. Ценою невероятных усилий их удалось отбросить.

Царь Пергама, Эвмен II, прозванный за избавление от нашествия галлов Спасителем, в ознаменование победы украсил столицу мраморными колоннадами и дворцами. На западной стороне городского холма был сооружен монументальный алтарь. Павсаний, к несчастью для истории искусств, не посетил Пергама. Лишь в сочинении позднего автора Луция Ампелия «Памятная книжица» имеется единственная во всей античной литературе фраза, относящаяся к алтарю: «В Пергаме находится большой мраморный алтарь 40 футов высоты с мощными скульптурами, изображающими битву с гигантами». Кроме того, сохранилась запись византийского царевича Феодора Ласкариса, побывавшего в Пергаме в XIV в.: «Все здесь исполнено царственного величия, стены ни с чем несравнимые по своему великолепию, возносятся к бронзовым небесам». Этим и ограничивались бы наши сведения об одном из чудес света, если бы не удалось отыскать остатки алтаря и его скульптурных украшений.

В ряду европейских археологов и искусствоведов, много сделавших для изучения этого выдающегося памятника античного искусства, первое место занимает Карл Гуманн (1839-1896). Он мечтал стать архитектором и изучал архитектуру в Берлинской академии. Болезнь заставила его прервать занятия и отправиться по совету врачей для поправки здоровья на остров Самос (1861). В Константинополе визирь Фуад-Паша заинтересовал Гуманна проектом постройки новой дороги через Западную Малую Азию и дал ему ответственное поручение составить ее трассу. Это и привело Гуманна в 1864 г. в турецкий городок Бергама, сохранивший имя древней столицы Пергамского царства.

В 28 км от Эгейского моря при слиянии речек Селинуса и Кетиоса возвышался холм с живописными руинами. Гуманну бросились в глаза копошащиеся в них человеческие фигурки. Это были рабочие, занятые пережогом мрамора в известь. Это место было руинами византийской стены, частично сложенной из остатков древнего фриза. Гуманн извлек из него несколько фрагментов и отправил в Берлин для исследования. Пользуясь своими связями, Гуманн добился прекращения работ и этим спас Пергам от окончательного уничтожения.

В 1871 г. место раскопок посетила группа берлинских ученых; среди них был известный археолог Эрнст Курциус. Гуманн обещал своим коллегам раскопать «византийскую стену», частично сложенную из архитектурных и скульптурных остатков. Можно было рассчитывать на интересные находки, но тогда еще никто не предполагал, что в стене находятся части Пергамского алтаря.

Гуманн смог приступить к раскопкам лишь в 1878 г. Вместе с ним работал Александр Конце, директор скульптурного собрания Берлинского музея. Древняя «византийская стена», с которой началось исследование, содержала то целыми плитами, то в обломках значительную часть огромного фриза. К концу 1878 г. Гуманн извлек 39 плит. «Мы нашли целую эпоху искусства. Величайшее, оставшееся от древности произведение у нас под руками!» - писал Гуманн.

Для понимания последовательности рельефов важно было найти фундамент алтаря. Это открытие было сделано в том же 1878 г. на южном склоне городского холма. Фундамент в своем первоначальном виде имел почти квадратную форму (36,4 х 34,2). В западной его стороне была лестница из 20 широких ступеней, ведущая на верхнюю, окруженную колоннами площадку алтаря.

Наибольший интерес у археологов вызвали 11 плит, находившихся у фундамента. Карл Гуманн так описал их открытие: «Было это 21 июля
1879 г., когда я пригласил гостей пойти со мной на акрополь, чтобы посмотреть, как станут переворачивать плиты, обращенные лицевой стороной внутрь. Когда мы их переворачивали, семь громадных орлов крутилось над акрополем, казалось бы, предвещая счастье. Опрокинули первую плиту. Предстал могучий гигант на змеиных извивающихся ногах, обращенный к нам мускулистой спиной, голова повернута влево, с львиной шкурой на левой руке. «Она, к сожалению, ни одной известной плите не подходит», - сказал я. Взялись за вторую плиту. Великолепный бог, всей грудью обращенный к зрителю. С плеч свешивается плащ, развевающийся вокруг широко вышагивающих ног. «И эта плита ни к чему известному мне не подходит!» На третьей плите представлен сухощавый гигант, упавший на колени, левая рука болезненно хватается за правое плечо, правая рука как будто отнялась. Прежде чем он совершенно очищен от земли, падает четвертая плита: гигант прижался спиною к скале, молния пробила ему бедро - я чувствую твою близость, Зевс! Лихорадочно я обегаю все четыре плиты. Вижу, третья подходит к первой: змеиное кольцо большого гиганта ясно переходит на плиту с гигантом, павшим на колени. Верхней части этой плиты, куда гигант простирает руку, обернутую в шкуру, недостает, но ясно видно, он сражается поверх павшего. Уж не сражается ли он с большим богом? И в самом деле, левая обвиваемая плащом нога исчезает за гигантом на коленях. “Трое подходят друг к другу!” - восклицаю я и стою уже около четвертой: и она подходит - гигант, пораженный молнией, падает позади божества. Я буквально дрожу всем телом. Вот еще кусок - ногтями я соскабливаю землю: львиная шкура - это рука испо¬линского гиганта - против этого чешуя и змеи - эгида! Это Зевс! Па¬мятник, великий, чудесный, был вновь подарен миру, увенчаны все наши работы, группа Афины получила прекраснейшее дополнение. Глубоко потрясенные, стояли мы, три счастливых человека, вокруг драгоценной находки, пока я не сел на Зевса и не облегчил свою душу крупными слезами радости».

Транспортировка рельефов, весивших до 60 центнеров, представляла большие трудности, особенно на участке узкой старой дороги. Карл Гуманн, опытный инженер, приказал соорудить из длинных стволов нечто вроде саней и уложить на них открытые сокровища. Приходилось иметь дело и с препятствиями другого рода. По турецким законам треть находок принадлежала владельцу участка, треть - государству, треть - организатору раскопок. Стоило немалого труда уговорить правительство Турции продать свою долю.

Так, 97 каменных плит и 2000 фрагментов были переправлены в Берлин. Началась работа реставраторов. Она показала, что высшие олимпийские боги занимали восточную сторону алтаря, дневные божества - южную, боги ночи, созвездий и преисподней - северную. Почти вся западная сторона отводилась широкой входной лестнице. Пониманию последовательности рельефов помогли знаки каменотесов на плитах (буквы греческого алфавита), а в некоторых случаях - имена богов.

В 1902 г. в Берлине появилось здание Пергамского музея с восстановленным алтарем. В 1908 г. в результате осадки фундамента плиты пришлось снять, тем более, что в это время стали известны новые обломки фриза, несколько изменившие представление о его композиции. Новое здание Пергамского музея было открыто для обозрения в 1930 г., но экспозиция продержалась недолго. В 1939 г. все берлинские музеи были закрыты. Война…

Есть что-то символическое в судьбах величайшего памятника античного искусства. Когда авиация союзников обрушила тысячи бомб на Берлин, боги и гиганты нашли убежище в одном из подземелий близ Тиргартена. Там они пролежали всю войну, лишь изредка содрогаясь от взрывов. К концу войны, когда весь Берлин представлял собой море развалин, трофеи были вывезены туда, где им ничто не угрожало.

Прошло еще несколько лет, и зал Эрмитажа с Пергамским фризом открылся для всеобщего обозрения. Это было большим событием в художественной жизни нашей страны. Может быть, за всю многовековую историю Пергамский фриз впервые нашел зрителей, которые могли так хорошо понять и оценить его идею. Каждый, кто входил в зал, оказывался в окружении мятущихся мраморных фигур. Фронтовику это напоминало поле боя, где даже «мертвые, прежде чем упасть, делают шаг вперед». Древний рельеф казался таким же современным произведением искусства, как и возникшая в годы блокады 7-я симфония Шостаковича. В этом нагромождении тел была та же хаотичность и разорванность, тот же яростный порыв и титаническое звучание.

С передачи собственности Берлинского музея правительству Германской Демократической Республики начинается новая глава истории Пергамского алтаря - восстановление алтаря и установка фриза. С 4 октября 1959 г. музей Пергамского алтаря был открыт для жителей Восточного Берлина и его гостей.

Сюжет большого фриза алтаря - чудовища со змеиными телами и иногда с головами львов или быков, борьба богов с гигантами. Гиганты, сыновья Земли - Геи, подняли восстание против богов. Оракул обещал победу богам, если на их стороне будут смертные. Поэтому в качестве союзников богов выступает Геракл.

На восточном фризе изображена схватка олимпийских богов с гигантами. Головы сражающихся не сохранились, но выразительность могучих тел передает сверхчеловеческое напряжение борьбы. Обнаженный торс Зевса - олицетворение такой беспредельной мощи, что удары молнии, обрушиваемые на гигантов, воспринимаются как ее непосредственное излучение. Вождь гигантов Порфирион повернул к зрителю могучую спину. Это достойный соперник Зевса.

Столь же драматичен эпизод битвы с участием Афины. Схватив за волосы крылатого гиганта, богиня повергает его на землю. Тело гиганта напряженно изогнуто, голова запрокинута в нестерпимой муке. Широко раскрытые глаза полны страдания. Мать гигантов Гея, поднявшись из земли, тщетно молит Афину пощадить ее сына. Но летящая Ника уже увенчивает Афину победным венком.

На южной стороне восточного фриза трехголовая Геката с факелом, щитом и мечом сражается против гиганта Клития. В бессильной ярости змея кусает щит богини. Справа от этой группы - Артемида, мужественная богиня-охотница, нападает на гиганта в тяжелом вооружении. Между ними другой поверженный гигант с телом змеи. Собака Артемиды схватила его за шею. Защищаясь, он вцепился в глаз животного.

За Артемидой - Латона, мать Аполлона и Артемиды. Она обратила свой факел против молодого крылатого гиганта, который, не выдержав стремительного натиска богини, упал. Одной рукой он судорожно поддерживает свое тело, другой - пытается отвести факел. В запрокинутой голове, выражении лица и глаз - предчувствие неминуемой гибели. Обнаженный Аполлон поверг гиганта на землю. Голова Аполлона не сохранилась. Но в позе чувствуется ликование победителя. Противник Аполлона - бородатый гигант. В выражении его лица ощущается удивление перед могуществом противника.

Сюжет северного фриза представляет собой продолжение сцен восточного, заканчивающегося изображением бога войны Ареса. Его супруга Афродита открывает северный фриз. Ничто не говорит о том, что это покровительница красоты и любви. Перед нами грозная воительница, занявшая место в строю сражающихся. Ее копье застряло в груди уже мертвого гиганта. Наступив ногой на его лицо, богиня пытается освободить свое оружие. Мать Афродиты Диона с такой же яростью сражается с юным гигантом. Ей помогает сын Афродиты крылатый Эрот.

Часть северного фриза занимает изображение богини в пеплосе и хламиде. В ее поднятой правой руке сосуд, из которого высовывается змея. Левой рукой она схватила край щита, которым прикрывается защищенный шлемом бородатый гигант. Величественный и мужественный облик богини позволил увидеть в ней богиню ночи Никту, чтимую самим Зевсом.

Справа от Никты - ее дочери мойры. В мифах это дряхлые старухи, прядущие нити человеческих судеб. Здесь же - юные воительницы, окружившие бородатого гиганта. Он уже не надеется на спасение. В его лице безнадежность и ужас. Правее мойр прекрасно сохранившаяся фигура неизвестной богини. Ее длинные волосы волной ниспадают на плечи. Вместе с богиней лев, обрушившийся на гиганта и терзающий его клыками и когтями. За богиней со львом упряжка Посейдона, бога морей. От нее сохранились жалкие обломки.

Посейдон открывает собой ряд морских божеств, продолжение изображения которых находим на западном фризе. Прежде всего, мы видим бога волн Тритона с человеческими лицом и верхней частью туловища, дельфиньим хвостом и копытами вместо ног. Тритон сражается сразу с тремя гигантами. Один из них уже повергнут на землю, другой припал на левое колено, третий защищается львиной шкурой. В этой же группе морских божеств супруга Посейдона Амфитрита и ее родители Нерей и Дорида. Дорида схватила юного гиганта за волосы и наступила ногой на его змеиный хвост. Вслед за противником Дориды можно видеть двух гигантов, преследуемых Океаном.

В продолжении западного фриза за лестницей изображены боги круга Диониса. Бога растительности и вина сопровождают два юных сатира и богиня в длинной одежде, шествующая за львом. Считают, что это Ниса, кормилица Диониса.

Ни одно из произведений эпохи, начавшейся восточным походом Александра Македонского, не отражает ее духа лучше, чем Пергамский алтарь. Страсть и упоение борьбой, делающей невозможными сострадание и жалость, пронизывают каждую фигуру. В гигантах, вступивших в безнадежную борьбу с богами, пергамцы могли видеть своих мужественных противников галатов. Но в равной мере они могли считать, что под видом гигантов изображены сторонники Аристоника, поднявшего борьбу против Рима, или воины Митридата VI Евпатора, одно время владевшего Пергамом. И то, и другое, и третье толкования не исключают друг друга. Алтарь - это художественное воплощение трагизма войн, в том числе народных бунтов и мятежей, которыми так богата история античности. Идея фриза - победа сил порядка над мятежными элементами, готовыми уничтожить разум и границы мироздания, разрушить божественную гармонию, ввергнуть мир в хаос.

Который в придаточном предложении упоминает Пергамский алтарь, сравнивая традиции жертвоприношения в Олимпии, это - единственное упоминание алтаря во всех сохранившихся письменных источниках античности. Это тем удивительнее, что, скорее всего, алтарь все же считался шедевром, так как Луций Ампелий причисляет его к чудесам света. Такое молчание источников истолковывается по-разному. Возможное объяснение состоит в том, что эллинистический памятник мог восприниматься римлянами как незначительный, так как не возник в классическую эпоху и не вышел из настоящих греческих, прежде всего, аттических мастерских. Единственное изображение алтаря в античности мы находим на римской монете императорского времени, она представляет алтарь в стилизованной форме.

В Новом Завете

Когда в Средневековье город постигло землетрясение , алтарь, как и многие другие сооружения, оказался погребённым под землей .

Обнаружение алтаря

«Когда мы под­нимались, семь громадных орлов парили над акрополем , предвещая счастье. Откопали и расчистили первую плиту. То был могучий гигант на змеиных извивающихся ногах, обращённый к нам мускулистою спиною, голова повёр­нута влево, с львиной шкурой на левой руке… Перевёртывают другую пли­ту: гигант падает спиною на скалу, молния пробила ему бедро - я чувствую твою близость, Зевс!

Лихорадочно обегаю все четыре плиты. Вижу, третья подходит к первой: змеиное кольцо большого гиганта ясно переходит на плиту с гигантом, павшим на колени… Я положительно дрожу всем телом. Вот ещё ку­сок - ногтями я соскабливаю землю - это Зевс! Памятник великий и чудесный вновь подарен миру, увенчаны все наши работы, группа Афины получила прекраснейший пандан …
Глубоко потрясённые стояли мы, трое счастливых людей, вокруг драгоценной находки, пока я не опустился на плиту и не облегчил свою ду­шу крупными слезами радости».

Карл Хуман

В XIX в. турецкое правительство пригласило немецких специалистов на строительство дорог: с по гг. работами в Малой Азии занимался инженер Карл Хуман . Предварительно он побывал в древнем Пергаме зимой - гг. Он обнаружил, что в Пергаме ещё не проводились полноценные раскопки, хотя находки могут представлять чрезвычайную ценность. Хуману пришлось использовать всё своё влияние для того, чтобы предотвратить уничтожение части открытых мраморных руин в известково -газовых печах. Но для настоящих археологических раскопок требовалась поддержка из Берлина .

Алтарь в России

После Второй мировой войны алтарь в числе прочих ценностей был вывезен из Берлина советскими войсками. С 1945 г. он хранился в Эрмитаже, где в 1954 г. для него был открыт специальный зал, и алтарь стал доступен посетителям

Общая характеристика сооружения

Новшество создателей Пергамского алтаря состояло в том, что алтарь был превращён в самостоятельное архитектурное сооружение.

Он был воздвигнут на особой террасе южного склона горы акрополя Пергама, ниже святилища Афины. Алтарь находился почти на 25 м ниже прочих зданий и был виден со всех сторон. С неё открывался прекрасный вид на нижний город с храмом бога врачевания Асклепия , святилищем богини Деметры и другими сооружениями .

Алтарь был предназначен для богослужений под открытым небом. Он представлял собой поднятый на пятиступенчатом фундаменте высокий цоколь (36,44 × 34,20 м). С одной стороны цоколь прорезала широкая открытая лестница из мрамора шириной 20 м, ведущая к верхней площадке алтаря. Верхний ярус был окружён ионическим портиком . Внутри колоннады находился алтарный дворик, где размещался собственно жертвенник (высотой 3-4 м). Площадка второго яруса была ограничена с трёх сторон глухими стенами. Крышу сооружения увенчивали статуи. Целиком строение достигало высотой около 9 м . По периметру цоколя непрерывной лентой тянулся знаменитый Большой фриз (высотой 2,3 м и длиной в 120 м), покрывая высокую гладкую стену цоколя и боковые стены лестницы. Верхний край фриза завершал зубчатый карниз. На внутренних стенах алтарного дворика находился второй фриз Пергамского алтаря, Малый , посвященный истории Телефа (высотой 1 м).

Реконструкция и современное состояние

Гигантомахия была распространённым сюжетом античной пластики. Но данный сюжет был осмыслен при пергамском дворе в соответствии с политическими событиями. Алтарь отразил восприятие правящей династией и официальной идеологией государства победы над галатами . Вдобавок, пергамцы воспринимали эту победу глубоко символически, как победу величайшей греческой культуры над варварством.

«Смысловую основу рельефа составляет ясная аллегория : боги олицетворяют собой мир греков, гиганты - галлов. Боги воплощают в себе идею устроенной упорядоченной государственной жизни, гиганты - неизжитые родоплеменные традиции пришельцев, их исключительную воинственность и агрессивность. Аллегория ещё одного рода составляет основу содержания знаменитого фриза: Зевс , Геракл , Дионис , Афина служат олицетворением династии пергамских царей» .

Всего на фризе изображено около пятидесяти фигур богов и столько же гигантов. Боги располагаются в верхней части фриза, а их противники - в нижней, что подчеркивает противопоставление двух миров, «верхнего» (божественного) и «нижнего» (хтонического). Боги антропоморфны, гиганты сохраняют черты животных и птиц: у некоторых из них вместо ног змеи, за спиной крылья. Имена каждого из богов и гигантов, поясняющие изображения, аккуратно вырезаны под фигурами на карнизе.

Распределение богов:

  • Восточная сторона (главная) - олимпийские боги
  • Северная сторона - боги ночи и созвездий
  • Западная сторона - божества водной стихии
  • Южная сторона - боги небес и небесных светил

«Олимпийцы торжествуют над силами подземных стихий, однако победа эта ненадолго - стихийные начала грозят взорвать стройный, гармонический мир».

Наиболее известные рельефы
Иллюстрация Описание Деталь
«Битва Зевса с Порфирионом »: Зевс ведёт борьбу одновременно с тремя противниками. Поразив одного из них, он готовится метнуть свою молнию в предводителя врагов - змееголового исполина Порфириона.
«Битва Афины с Алкионеем »: богиня со щитом в руках повергла крылатого гиганта Алкионея на землю. К ней устремляется крылатая богиня победы Ника , чтобы увенчать голову лавровым венком. Гигант безуспешно пытается освободиться от руки богини.
«Артемида»

Мастера

Скульптурный декор алтаря был изготовлен группой мастеров по единому проекту. Упоминаются некоторые имена - Дионисиад, Орест, Менекрат , Пиромах, Исигон, Стратоник, Антигон , но атрибутировать какой-либо фрагмент конкретному автору не представляется возможным. Хотя некоторые из скульпторов принадлежали к классической афинской школе Фидия , а некоторые относились к местному пергамскому стилю, вся композиция производит целостное впечатление.

До настоящего времени нет однозначного ответа на вопрос, каким образом проходила работа мастеров над гигантским фризом. Нет единого мнения и в отношении того, насколько повлияли на облик фриза отдельные личности мастеров. Не вызывает сомнений, что эскиз фриза был создан одним единственным художником. При внимательном рассмотрении согласованного до мельчайших деталей фриза становится очевидным, что ничего не было отдано на волю случая. . Уже в разбивке на борющиеся группы бросается в глаза, что ни одна из них не похожа на другую. Даже прически и обувь богинь не встречаются дважды. У каждой из сражающихся групп собственная композиция. Поэтому индивидуальным характером обладают скорее сами созданные образы, а не стили мастеров.

В ходе проведённых исследований были установлены различия, свидетельствующие о том, что над рельефом работало несколько мастеров, что однако практически не отразилось на согласованности целостного произведения и его общем восприятии . Мастера из разных концов Греции воплощали единый проект, созданный главным мастером, что подтверждается сохранившимися подписями мастеров из Афин и Родоса . Скульпторам разрешалось оставить своё имя на нижнем плинтусе выполненного ими фрагмента фриза, но эти подписи практически не сохранились, что не позволяет сделать вывод о количестве мастеров, работавших над фризом. Лишь одна подпись на южном ризалите сохранилась в состоянии, пригодном для идентификации. Поскольку на этом участке фриза не было плинтуса, имя «Theorretos» было высечено рядом с созданным божеством. Исследуя начертание символов в подписях, учёным удалось установить, что в работе принимало участие два поколения скульпторов - старшее и младшее, что заставляет ещё выше ценить согласованность этого скульптурного произведения. .

Описание скульптур

«…Под колёсами Аполлона умирает раздавленный гигант - и словами нельзя передать того трогательного и умилённого выражения, которым набегающая смерть просветляет его тяжёлые черты; уже одна его свешенная, ослабевшая, тоже умирающая рука есть чудо искусства, любоваться которым стоило бы того, чтобы нарочно съездить в Берлин…

…Все эти - то лучезарные, то грозные, живые, мертвые, торжествующие, гибнущие фигуры, эти извивы чешуйчатых змеиных колец, эти распростёртые крылья, эти орлы, эти кони, оружия, щиты, эти летучие одежды, эти пальмы и эти тела, красивейшие человеческие тела во всех положениях, смелых до невероятности, стройных до музыки, - все эти разнообразнейшие выражения лиц, беззаветные движения членов, это торжество злобы, и отчаяние, и весёлость божественная, и божественная жестокость - всё это небо и вся эта земля - да это мир, целый мир, перед откровением которого невольный холод восторга и страстного благоговения пробегает по всем жилам».

Иван Тургенев

Фигуры выполнены в очень высоком рельефе (горельефе), они отделяются от фона, практически превращаясь в круглую скульптуру. Данный тип рельефа даёт глубокие тени (контрастная светотень), благодаря чему можно было легко различить все детали. Композиционное построение фриза отличается исключительной сложностью, пластические мотивы - богатством и разнообразием. Необычайно выпуклые фигуры изображены не только в профиль (как это было принято в рельефе), но и в самых сложных поворотах, даже в фас и со спины.

Фигуры богов и гигантов представлены во всю высоту фриза, в полтора раза превышающую человеческий рост. Боги и гиганты изображены в полный рост, у многих гигантов вместо ног - змеи. В рельефе показаны принимающие участие в битве огромные змеи и хищные звери. Композиция состоит из множества фигур, построенных в группы столкнувшихся в поединке противников. Движения групп и персонажей направлены в разные стороны, в определённом ритме, с соблюдением равновесия составных частей на каждой стороне здания. Чередуются также и образы - прекрасные богини сменяются сценами гибели зооморфных гигантов.

Условность изображённых сцен сопоставляется с реальным пространством: ступени лестницы, по которым поднимаются идущие к жертвеннику, служат и для участников битвы, которые то «опускаются» на них на колени, то «идут» по ним. Фон между фигурами заполнен развевающимися тканями, крыльями и змеиными хвостами. Первоначально все фигуры были раскрашены , многие детали - позолочены . Использован особенный композиционный приём - предельно плотное заполнение поверхности изображениями, практически не оставляющими свободного фона. Это является примечательной чертой композиции данного памятника. На всём протяжении фриза не остаётся ни одного отрезка скульптурного пространства, не вовлечённого в активное действие ожесточённой борьбы. Подобным приёмом создатели алтаря придают картине единоборства вселенский характер . Строй композиции, по сравнению с классическим эталоном, изменился: противники сражаются так тесно, что их масса подавляет пространство, и фигуры сплетаются.

Характеристика стиля

Главная черта этой скульптуры - чрезвычайная энергичность и экспрессивность.

Рельефы Пергамского алтаря - один из лучших примеров эллинистического искусства, отказавшегося ради этих качеств от спокойствия классики. «Хотя битвы и схватки были частой темой античных рельефов, но их никогда ещё не изображали так, как на Пергамском алтаре, - с таким вызывающим содрогание ощущением катаклизма, битвы не на жизнь, а на смерть, где участвуют все космические силы, все демоны земли и неба» .

«Сцена исполнена огромного напряжения и не знает себе равных в античном искусстве. То, что в IV в. до н. э. лишь намечалось у Скопаса как ломка классической идеальной системы, здесь достигает высшей точки. Искажённые болью лица, скорбные взгляды побеждённых, пронзительность муки - всё теперь показано с очевидностью. Раннеклассическое искусство до Фидия тоже любило драматические темы, но там конфликты не доводились до жестокого конца. Боги, как Афина у Мирона , лишь предупреждали провинившихся о последствиях их непослушания. В эпоху же эллинизма они физически расправляются с врагом. Вся их огромная телесная энергия, великолепно переданная ваятелями, направлена на деяние кары» .

Мастера подчёркивают яростный темп событий и энергию, с которой борются противники: стремительный натиск богов и отчаянное сопротивление гигантов. Благодаря обилию деталей и плотности заполнения ими фона создается эффект шума, сопровождающего битву - ощущается шелест крыльев, шорох змеиных тел, звон оружия.

Энергии изображений способствует избранный мастерами тип рельефа - высокий. Скульпторы активно работают резцом и буравом, глубоко врезаясь в толщу мрамора и создавая большие перепады плоскостей. Таким образом, появляется заметная контрастность освещённых и затенённых участков. Эти эффекты света и тени усиливают ощущение напряжённости боя.

Особенность Пергамского алтаря - наглядная передача психологии, настроения изображённых. Отчетливо читается восторг победителей и трагизм обречённых гигантов. Сцены смерти полны глухой скорби и подлинного отчаяния. Перед зрителем разворачиваются все оттенки страдания. В пластике лиц, поз, движений и жестов передано сочетание физической боли и глубокого морального страдания побежденных.

Олимпийские боги больше не несут на своем лице печать олимпийского спокойствия: мускулы напряжены и брови нахмурены. При этом авторы рельефов не отказываются от концепции красоты - все участники битвы прекрасны лицом и пропорциями, сцен, вызывающих ужас и отвращение нет. Тем не менее, гармония духа уже колеблется - лица искажены страданием, видны глубокие тени глазных орбит, змеевидные пряди волос.

Внутренний малый фриз (история Телефа)

Фриз был посвящён жизни и деяниям Телефа - легендарного основателя Пергама. Пергамские властители почитали его как своего родоначальника.

Внутренний малый фриз Пергамского алтаря Зевса (170-160 гг. до н. э.), не имеющий пластической силы обобщённо-космического характера большого, связан с более конкретными мифологическими сценами и повествует о жизни и судьбе Телефа, сына Геракла. Он меньше размерами, фигуры его спокойнее, сосредоточеннее, порой, что также характерно для эллинизма, элегичны ; встречаются элементы пейзажа . В сохранившихся фрагментах изображён Геракл, устало опирающийся на палицу , греки, занятые постройкой корабля для путешествия аргонавтов . В сюжете малого фриза выступила излюбленная в эллинизме тема неожиданности, эффект узнавания Гераклом своего сына Телефа. Так патетическая закономерность гибели гигантов и случайность, господствующая в мире, определили темы двух эллинистических фризов алтаря Зевса.

События развертываются перед зрителем в непрерывной последовательности эпизодов, тщательно увязанных со своим окружением. Таким образом, это один из первых примеров «непрерывного повествования», которое впоследствии получит широкое распространение в древнеримской скульптуре. Моделировка фигур отличается умеренностью, но богатством нюансов, оттенков.

Связь с другими произведениями искусства

Во многих эпизодах алтарного фриза можно узнать другие древнегреческие шедевры. Так, идеализированная поза и красота Аполлона напоминают известную ещё в античные времена классическую статую работы скульптора Леохара , созданную за 150 лет до пергамского фриза и сохранившуюся до нашего времени в римской копии Аполлона Бельведерского . Главная скульптурная группа - Зевс и Афина - напоминает тем, как расходятся борющиеся фигуры, изображение поединка между Афиной и Посейдоном на западном фронтоне Парфенона . (Эти отсылки не случайны, ведь Пергам видел себя новыми Афинами). . Сам фриз оказал влияние на более поздние античные работы. Наиболее известным примером является скульптурная группа «Лаокоона », которая, как доказал Бернард Андре, была создана на двадцать лет позднее пергамского горельефа. Авторы скульптурной группы работали непосредственно в традиции создателей алтарного фриза и возможно даже участвовали в работе над ним .

Восприятие в XX веке

Вероятно самым очевидным примером рецепции алтаря стало здание музея , построенного для Пергамского алтаря. Здание, построенное по проекту Альфреда Месселя в -1930 годах , является гигантской копией фасада алтаря .

Недовольство прессы и населения вызвало использование Пергамского алтаря в кампании по выдвижению Берлина в качестве места проведения Летних Олимпийских игр 2000 года . Сенат Берлина пригласил членов Международного олимпийского комитета на торжественный обед в художественном обрамлении Пергамского алтаря. Такой обед у Пергамского алтаря уже состоялся в преддверии Олимпийских игр 1936 года , на который членов Олимпийского комитета пригласил министр внутренних дел национал-социалистической Германии Вильгельм Фрик .

Упоминают также, что при создании Мавзолея Ленина А. В. Щусев руководствовался формами не только пирамиды Джосера и гробницы Кира , но и Пергамского алтаря .

Авторское графическое воссоздание Андрея Александера

Российский фотограф, режиссёр и актер Андрей Александер в 2013 году представил свою версию реставрации большого фриза Пергамского алтаря . За два года он сумел воссоздать утраченные части с помощью заимствований других скульпутр, а также фотоснимков живых людей. Первое представление работы состоялось в ГМИИ имени Пушкина c 22 апреля по 29 июля 2013 года .

Напишите отзыв о статье "Пергамский алтарь"

Примечания

  1. Павсаний, 5,13,8.
  2. Steven J. Friesen. Satan’s Throne, Imperial Cults and the Social Settings of Revelation // Journal for the Study of the New Testament, 27.3, 2005. P. 351-373
  3. Гл. 2. Откровение // / Под ред. А. П. Лопухина
  4. Вокруг света №8 (2599) | Август 1990
  5. Michael Vickers «The Thunderbolt of Zeus: Yet More Fragments of the Pergamon Altar in the Arundel Collection» American Journal of Archaeology 89.3 (July 1985), pp 516-519.
  6. , Zabern, Mainz 1992, стр. 36
  7. Die Antikensammlung im Pergamonmuseum und in Charlottenburg , von Zabern, Mainz 1992, S. 35f.
  8. Bernard Andreae: Laokoon oder die Gründung Roms
  9. Schalles: Pergamonaltar , колонки 212-214.
  10. Schalles: Pergamonaltar , колонки 211-212.
  11. Schalles: Pergamonaltar , колонки 214-215.
  12. ;

Ссылки

Литература

  • Генрих Штоль. Боги и гиганты
  • Церен Э. Библейские холмы. М.: Наука, 1966.
  • Иван Тургенев. Пергамские раскопки. 1880 г.
  • Климов О. Ю. Пергамское царство. Проблемы политической истории и государственного устройства. Санкт-Петербург: Факультет филологии и искусств; Нестор-История, 2010. С. 327-343. ISBN 978-5-8465-0702-9

Отрывок, характеризующий Пергамский алтарь

В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.

Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…

Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d"etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.

Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.

Пергамский алтарь: Невозможно передать словами испытываемые чувства, красоту, логику, напряжение, энергию битвы. Человек, рассматривающий алтарь, есть участник битвы, тот самый смертный, без которого боги не могли победить. Борющиеся фигуры богов отступают от стен, продавливают пространство своего божественного мира и оказываются в нашем мире людей. Здесь наши миры встречаются: бьющиеся боги и поднимающиеся по лестнице участвуют в одной битве, исход которой - победа, каждый новый шаг вверх по лестнице - это шаг к победе. На вершине победный крик и одна мысль пульсирует: вся скульптура была раскрашена...алтарь был полихромным....

Пергамский алтарь был построен в честь подебы пергамского царя над варварами (галлами),

аллегория алтаря проста - боги олицетворяет греков, гиганты - галлов. Боги воплощают в себе идею устроенной упорядоченной государственной жизни, гиганты — неизжитые родоплеменные традиции пришельцев, их исключительную воинственность и агрессивность. Темой фриза является гигантомахия. Сыновя Геи - матери земли, (а она, как я понимаю, приходится бабушкой олимпийским богам. Правда необычно звучит, Гея-бабушка олимпийских богов?) поднялись на борьбу за место на Олимпе.

Всего на фризе изображено около пятидесяти фигур богов и столько же гигантов. Боги располагаются в верхней части фриза, а их противники — в нижней, что подчеркивает противопоставление двух миров, «верхнего» (божественного) и «нижнего» (хтонического ). Боги антропоморфны, гиганты сохраняют черты животных и птиц: у некоторых из них вместо ног змеи, за спиной крылья. Имена каждого из богов и гигантов, поясняющие изображения, аккуратно вырезаны под фигурами на карнизе.

Модель алтаря

По периметру цоколя непрерывной лентой тянется знаменитый Большой фриз (высотой 2,3 м и длиной в 120 м), покрывая высокую гладкую стену цоколя и боковые стены лестницы.
Распределение богов:


  • Восточная сторона (главная) — олимпийские боги

  • Северная сторона — боги ночи и созвездий

  • Западная сторона — божества водной стихии

  • Южная сторона — боги небес и небесных светил.

Слушатели студии Любови Михайловны Поповой видят фрагмент этого фриза в зале студии, расположенной в Потаповском переулке. Вариант реконструированного фрагмента алтаря и слепки можно увидеть до 21 июля 2013 в Пушкинском музее .

Высокий горельеф позволяет различать все детали композиции. Фигуры богов и гигантов представлены во всю высоту фриза, в полтора раза превышающую человеческий рост. Боги и гиганты изображены в полный рост, у многих гигантов вместо ног — змеи. В рельефе показаны принимающие участие в битве огромные змеи и хищные звери.

Фон между фигурами заполнен развевающимися тканями, крыльями и змеиными хвостами. Первоначально все фигуры были раскрашены, многие детали — позолочены. (Вы можете себе это представить?) Использован особенный композиционный приём — предельно плотное заполнение поверхности изображениями, практически не оставляющими свободного фона. Это является примечательной чертой композиции данного памятника. На всём протяжении фриза не остаётся ни одного отрезка скульптурного пространства, не вовлечённого в активное действие ожесточённой борьбы. Подобным приёмом создатели алтаря придают картине единоборства вселенский характер. Строй композиции, по сравнению с классическим эталоном, изменился: противники сражаются так тесно, что их масса подавляет пространство, и фигуры сплетаются.

Борющиеся фигуры отступают от стен, продавливают пространство своего божественного мира и оказываются в нашем мире людей. Люди, поднимающиеся по лестнице, становятся участниками битвы, исход которой - победа богов, каждый новый шаг вверх по лестнице - это шаг к победе.

Главная черта этой скульптуры — чрезвычайная энергичность и экспрессивность.

В пергамском фризе нашла наиболее полное отражение одна из существенных сторон эллинистического искусства — особая грандиозность образов, их сверхчеловеческая сила, преувеличенность эмоций, бурная динамика.

Рельефы Пергамского алтаря — один из лучших примеров эллинистического искусства, отказавшегося ради этих качеств от спокойствия классики. «Хотя битвы и схватки были частой темой античных рельефов, но их никогда ещё не изображали так, как на Пергамском алтаре, — с таким вызывающим содрогание ощущением катаклизма, битвы не на жизнь, а на смерть, где участвуют все космические силы, все демоны земли и неба».
«Сцена исполнена огромного напряжения и не знает себе равных в античном искусстве. То, что в IV в. до н. э. лишь намечалось у Скопаса как ломка классической идеальной системы, здесь достигает высшей точки. Искажённые болью лица, скорбные взгляды побеждённых, пронзительность муки — всё теперь показано с очевидностью. Раннеклассическое искусство до Фидия тоже любило драматические темы, но там конфликты не доводились до жестокого конца. Боги, как Афина у Мирона , лишь предупреждали провинившихся о последствиях их непослушания. В эпоху же эллинизма они физически расправляются с врагом. Вся их огромная телесная энергия, великолепно переданная ваятелями, направлена на деяние кары».

Мастера подчёркивают яростный темп событий и энергию, с которой борются противники: стремительный натиск богов и отчаянное сопротивление гигантов. Благодаря обилию деталей и плотности заполнения ими фона создается эффект шума, сопровождающего битву — ощущается шелест крыльев, шорох змеиных тел, звон оружия.
Энергии изображений способствует избранный мастерами тип рельефа — высокий. Скульпторы активно работают резцом и буравом, глубоко врезаясь в толщу мрамора и создавая большие перепады плоскостей. Таким образом, появляется заметная контрастность освещённых и затенённых участков. Эти эффекты света и тени усиливают ощущение напряжённости боя.
Особенность Пергамского алтаря — наглядная передача психологии, настроения изображённых. Отчетливо читается восторг победителей и трагизм обречённых гигантов. Сцены смерти полны глухой скорби и подлинного отчаяния. Перед зрителем разворачиваются все оттенки страдания. В пластике лиц, поз, движений и жестов передано сочетание физической боли и глубокого морального страдания побежденных.
Олимпийские боги больше не несут на своем лице печать олимпийского спокойствия: мускулы напряжены и брови нахмурены. При этом авторы рельефов не отказываются от концепции красоты — все участники битвы прекрасны лицом и пропорциями, сцен, вызывающих ужас и отвращение нет. Тем не менее, гармония духа уже колеблется — лица искажены страданием, видны глубокие тени глазных орбит, змеевидные пряди волос.

Эскиз фриза был создан одним художником. При внимательном рассмотрении согласованного до мельчайших деталей фриза становится очевидным, что ничего не было отдано на волю случая. Каждая сражающихся группа обладает собственной композицией, даже прически и обувь богинь не встречаются дважды.

В ходе проведённых исследований были установлены различия, свидетельствующие о том, что над рельефом работало несколько мастеров, что однако практически не отразилось на согласованности целостного произведения и его общем восприятии. Мастера из разных концов Греции воплощали единый проект, созданный главным мастером, что подтверждается сохранившимися подписями мастеров из Афин и Родоса . Скульпторам разрешалось оставить своё имя на нижнем плинтусе выполненного ими фрагмента фриза, но эти подписи практически не сохранились, что не позволяет сделать вывод о количестве мастеров, работавших над фризом. Исследуя начертание символов в подписях, учёным удалось установить, что в работе принимало участие два поколения скульпторов — старшее и младшее, что заставляет ещё выше ценить согласованность этого скульптурного произведения.

И еще за о том, как полезно строить дороги....

Греческие храмы в Пестуме были обнаружены дородными строителями, как и Пергамский алтарь.

В XIX в. турецкое правительство пригласило немецких специалистов на строительство дорог: с 1867 по 1873 гг. работами в Малой Азии занимался инженер Карл Хуманн . Предварительно он побывал в древнем Пергаме зимой 1864 1865 гг. Он обнаружил, что в Пергаме ещё не проводились полноценные раскопки и находки могут представлять чрезвычайную ценность.
В 1878 г. 9 сентября начались первые раскопки в Пергаме, длившиеся один год. неожиданно были обнаружены Крупные фрагменты фриза алтаря необычайной художественной ценности и многочисленные скульптуры.

Германия быстро оценила сенсационность и значение находок, Хуманн стал знаменитостью. Фрагменты алтаря вывезли в Германию для реставрации, алтарь экспонируется в созданном специально для этой цели "пергамском музее".

«Когда мы поднимались, семь громадных орлов парили над акрополем , предвещая счастье. Откопали и расчистили первую плиту. То был могучий гигант на змеиных извивающихся ногах, обращённый к нам мускулистою спиною, голова повёрнута влево, с львиной шкурой на левой руке… Перевёртывают другую плиту: гигант падает спиною на скалу, молния пробила ему бедро — я чувствую твою близость, Зевс!
Лихорадочно обегаю все четыре плиты. Вижу, третья подходит к первой: змеиное кольцо большого гиганта ясно переходит на плиту с гигантом, павшим на колени… Я положительно дрожу всем телом. Вот ещё кусок — ногтями я соскабливаю землю — это Зевс! Памятник великий и чудесный вновь подарен миру, увенчаны все наши работы, группа Афины получила прекраснейший пандан …

Глубоко потрясённые стояли мы, трое счастливых людей, вокруг драгоценной находки, пока я не опустился на плиту и не облегчил свою душу крупными слезами радости». Карл Хуманн

В 1945 году в качестве трофея Пергамский алтарь был вывезен в СССР, 1958 году вернулся в Берлин, но были сделаны слепки, которые переданы в фонд Санкт-Петербургской государственной художественно-промышленной академии, специалисты именно этого института создали слепки. Копия алтаря находится на галерее главного зала Музея барона Штиглица , под стеклянным куполом.

Три мойры своими бронзовыми булавами наносят смертельные удары Агрию и Фоанту

Нерей , Дорида и Океан

«Битва Зевса с Порфирионом »: Зевс ведёт борьбу одновременно с тремя противниками. Поразив одного из них, он готовится метнуть свою молнию в предводителя врагов — змееголового исполина Порфириона.

«Битва Афины с Алкионеем »: богиня со щитом в руках повергла крылатого гиганта Алкионея на землю. К ней устремляется крылатая богиня победы Ника , чтобы увенчать голову лавровым венком. Гигант безуспешно пытается освободиться от руки богини.

Мать гигантов—богиня Гея , поднимаясь из земли, тщетно умоляет Афину пощадить сына — гиганта Алкионея



Алтарь Зевса в Пергаме — одно из самых замечательных творений эллинистического периода.
Пергамское государство достигло своего наивысшего расцвета к середине III века до нашей эры, когда там правили цари из династии Атталидов. На доходы от торговли и налоги Атталиды развернули гигантскую строительную деятельность. Центральная часть столицы государства, его акрополь, возвышавшийся на 270 метров над окружающей территорией, был застроен многочисленными сооружениями. Все эти сооружения были расположены веерообразно и составляли один архитектурный ансамбль. Среди них особо выделялись царские дворцы, известные своими великолепными мозаичными полами, театр, насчитывающий девяносто рядов, гимнасий, храм Афины, библиотека с залами, украшенными скульптурными портретами знаменитых историков и поэтов. Пергамская библиотека представляла собой богатейшее собрание рукописей — до двухсот тысяч свитков. Пергамская библиотека соперничала с Александрийской.
Пергамская школа более других школ того времени тяготела к патетике и драматизму, продолжая традиции Скопаса. Ее художники далеко не всегда прибегали к мифологическим сюжетам, как это было принято в классическую эпоху. На площади пергамского Акрополя стояли скульптурные группы, увековечивавшие победу над «варварами» — племенами галлов, осаждавшими Пергамское царство. В полных экспрессии и динамики произведениях художники отдают должное побежденным, показывая их и доблестными и страдающими.
В своем искусстве греки не опускались до того, чтобы унижать своих противников. Подобная черта этического гуманизма выступает с особенной наглядностью, когда «варвары» изображены реалистически. Тем более после походов Александра Великого вообще многое изменилось в отношении к иноземцам. Как пишет Плутарх, Александр считал себя примирителем вселенной, «заставляя всех пить… из одной и той же чаши дружбы и смешивая вместе жизни, нравы, браки и формы жизни».
Нравы и формы жизни, а также формы религии действительно стали смешиваться в эпоху эллинизма, но мир не воцарился. Раздоры и войны продолжались. Войны Пергама с галлами — лишь один из эпизодов. Когда же, наконец, победа над «варварами» была добыта окончательно, в честь нее и был воздвигнут алтарь Зевса, законченный в 180 году до нашей эры.
Из античных авторов об алтаре Зевса кратко упоминает римский писатель II-III веков Люций Ампелий в очерке «О чудесах мира». В 1878 году немецким археологам, производившим раскопки на месте древнего Пергама, удалось найти фундаменты алтаря и многие плиты с рельефами, некогда украшавшими пергамский алтарь. После окончания раскопок все найденные плиты перевезли в Берлин, реставрировали и в 1930 году включили в реконструкцию алтаря.
Алтарь представлял собой сооружение со следующими размерами: длина — 36 метров, ширина — 34, высота — 9 метров. Двадцать ступеней величественной лестницы вели на площадку второго яруса, окруженную с трех сторон двойной ионийской колоннадой. Площадка второго яруса была ограничена с трех сторон глухими стенами. Эти стены украшал метровый малый фриз.
На нем можно ознакомиться со сценами из жизни местного героя Телефа, сына Геракла. Фигуры этого фриза были изображены на фоне пейзажа. События развертываются перед зрителем в непрерывной последовательности эпизодов, тщательно увязанных со своим окружением. Таким образом, это один из первых примеров «непрерывного повествования», которое впоследствии получит широкое распространение в древнеримской скульптуре. Моделировка фигур отличается умеренностью, но богатством нюансов, оттенков.
В центре колоннады находился жертвенник Зевса высотой 3-4 метра. Крышку здания увенчивали статуи. Здание алтаря, его статуи и скульптурные фризы были выполнены из местного пергамского мрамора.
Украшение алтаря Зевса и главной его достопримечательностью является так называемый большой фриз/украшавший мраморные стены алтаря. Длина этого замечательного скульптурного фриза достигала 120 метров.
Здесь многолетняя война с «варварами» предстала как гигантомахия — борьба олимпийских богов с гигантами. Согласно древнему мифу, гиганты — великаны, обитавшие далеко на западе, сыновья Геи (Земли) и Урана (Неба), — восстали против олимпийцев. Однако были побеждены ими после ожесточенной битвы и погребены под вулканами, в глубоких недрах матери-земли. Они напоминают о себе вулканическими извержениями и землетрясениями.
Особенно сильное впечатление производит группа, в которой представлена сражающаяся богиня охоты Артемида. Артемида — стройная девушка с луком в руках и с колчаном за плечами — правой ногой попирает грудь гиганта, поверженного ею на землю. Богиня охоты готовится вступить в решительную схватку с юным гигантом, стоящим слева от нее.
Центральная фигура композиции ~ Зевс, превосходящий всех величиной и мощью. Зевс сражается сразу с тремя гигантами. Могучие тела громоздятся, сплетаются, подобно клубку змей, поверженных гигантов терзают косматогривые львы, впиваются зубами собаки, топчут ногами кони, но гиганты яростно сражаются, их предводитель Порфирион не отступает перед громовержцем Зевсом.
Рядом с Зевсом находится его любимая дочь Афина. Правой рукой она схватила за волосы молодого гиганта и отрывает его от матери-земли. Напрасно богиня земли Гея просит пощадить младшего из сыновей. Предсмертной мукой искажено лицо противника Афины.
Хотя битвы и схватки были частой темой античных рельефов, но их никогда ещё не изображали так, как на Пергамском алтаре, — с таким вызывающим содрогание ощущением катаклизма, битвы не на жизнь, а на смерть, где участвуют все космические силы, все демоны земли и неба. Изменился строй композиции, которая утратила классическую ясность.
В Пергамском фризе — противники так тесно сражаются, что масса подавила пространство, и все фигуры так сплетены, что образуют бурное месиво тел, правда все ещё классически прекрасных. Прекрасны олимпийцы, прекрасны и их враги. Но гармония духа колеблется. Искажены страданием лица, видны глубокие тени в глазных орбитах, змеевидно разметавшиеся волосы… Олимпийцы ещё торжествуют над силами подземных стихий, однако победа эта ненадолго — стихийные начала грозят взорвать стройный, гармонический мир.
Русский писатель И. С. Тургенев, осмотрев в 1880 году обломки рельефа, только что привезенные в Берлинский музей, так выразил свои впечатления от Пергамского алтаря: «Посередине всего фронтона Зевс (Юпитер) поражает громоносным оружием, в виде опрокинутого скипетра, гиганта, который падает стремглав, спиною к зрителю, в бездну; с другой стороны — вздымается ещё гигант, с яростью на лице, — очевидно, главный борец, — и, напрягая свои последние силы, являет такие контуры мускулов и торса, от которых Микеланджело пришел бы в восторг. Над Зевсом богиня победы парит, расширяя свои орлиные крылья, и высоко вздымает пальму триумфа; бог солнца, Аполлон, в длинном легком хитоне, сквозь который ясно выступают его божественные, юношеские члены, мчится на своей колеснице, везомый двумя конями, такими же бессмертными, как он сам; Эос (Аврора) предшествует ему, сидя боком на другом коне, в перехваченной на груди струистой одежде, и, обернувшись к своему богу, зовет его вперед взмахом обнаженной руки; конь под ней так же — и как бы сознательно — оборачивает назад голову; под колесами Аполлона умирает раздавленный гигант — и словами нельзя передать того трогательного и умиленного выражения, которым набегающая смерть просветляет его тяжелые черты; уже одна его свешенная, ослабевшая, тоже умирающая рука есть чудо искусства, любоваться которым стоило бы того, чтобы нарочно съездить в Берлин…
…Все эти — то лучезарные, то грозные, живые, мертвые, торжествующие, гибнущие фигуры, эти извивы чешуйчатых змеиных колец, эти распростертые крылья, эти орлы, эти кони, оружия, щиты, эти летучие одежды, эти пальмы и эти тела, красивейшие человеческие тела во всех положениях, смелых до невероятности, стройных до музыки, — все эти разнообразнейшие выражения лиц, беззаветные движения членов, это торжество злобы, и отчаяние, и веселость божественная, и божественная жестокость — все это небо и вся эта земля — да это мир, целый мир, перед откровением которого невольный холод восторга и страстного благоговения пробегает по всем жилам».
К концу II века до нашей эры Пергамское царство, как и другие эллинистические государства, вступает в полосу внутреннего кризиса и политического подчинения Риму. В 146 году до нашей эры пал Карфаген. То было переломным событием. Позднее Рим завладел Грецией, до основания разрушив Коринф. В 30 году до нашей эры в состав Римской державы вошел и Египет. С этого времени культура Пергамского государства больше не приносит столь богатых плодов, поскольку оно сходит на положение одной из римских провинций.

Хорошо представляю потрясение Карла Хуманна (инженер, который открыл алтарь). А теперь еще знаю, что п ервоначально все фигуры были раскрашены, многие детали — позолочены.
Вариант сюжета Пергамского алтаря предложенный

Алтарь Зевса из Пергама... Казалось бы, что нового можно рассказать о сооружении, которое вот уже две тысячи и двести лет поражает умы наблюдателей, впечатляя и восхищая? Алтарь по праву считается одной из жемчужин Музейного Острова в Берлине. Он хранится в музее Пергамон, здание которого было возведено специально для того, чтобы вместить это удивительное сооружение. Я расскажу о том, что представляется взгляду посетителя в первом зале экспозиции классических древностей, о логике художественного оформления Алтаря и о той второй жизни, которую Алтарь получил в наши дни. Поэтому, если Вам по душе романтика удивительных археологических открытий и знакомые с детства персонажи древнегреческих мифов,
Когда стоишь у подножия огромной мраморной лестницы в пространном зале музея со стеклянным потолком, то первое, что приходит в голову, это вопрос, а где же, собственно, сам алтарь? И, лишь чуточку освоившись, понимаешь, что все это мраморное великолепие с колоннами, ступенями и хитросплетением тел фриза он есть. Разумеется, алтарь, стол на котором сжигались подношения, располагался внутри, однако он не сохранился, и Алтарем условно принято называть всё монументальное сооружение. Сразу оговорюсь, перед нами лишь Полномасштабная реконструкция, и потребуется некая доля воображения, чтобы представить себе то, каким Алтарь был когда-то. В зале музея он собран лишь наполовину, но благодаря зеркальной стене, у зрителя создается ощущение, что он видит перед собой весь памятник целиком.
В оригинале его массивная платформа была почти квадратной: 36,44 метра в ширину и 34,20 в длину. На реконструкции пять ступеней, поднимающихся с платформы, поддерживают монументальный пьедестал, стороны которого покрыты фризом. Этот грандиозный скульптурный фриз составляет 120 метров в длину и обрамлял когда-то весь алтарь по периметру. Над фризом возвышается колоннада, состоящая из изысканных колонн с
ионическими капителями и профилированными базами, колонны поддерживают украшенный орнаментом антаблемент. Изначально крыша была увенчана скульптурами скачущих квадриг, грифонами, кентаврами и фигурами богов.


Пергамский алтарь, реконструкция.

Историческая справка :
Пергамский алтарь был воздвигнут в честь победы, одержанной в 228 году до н.э. армией царя Аттала I над варварами-галлами (галатами). Галлы были воинствующим кельтским племенем, вторгшимся из Европы в Малую Азию. Могущественные сирийские цари, считавшие себя наследниками Александра Великого, чтобы не идти на риск сражения, предпочитали платить им дань. Очередной целью галлы выбрали Пергам, небольшое, но очень богатое государство, показавшееся им легкой добычей. Пергамский царь Аттал I, отказавшись платить дань галлам, возглавил свою армию и дал им бой. Хотя пергамцы уступали галлам в численности, их техническое оснащение было куда как лучшим. Поэтому в битве, что состоялась у истоков Каика, они наголову разгромили галлов.

Логика художественного оформления Алтаря такова, что царь Аттал I, память о чьей славной победе увековечил Алтарь, принадлежал к династии Атталидов. Родоначальником этой династии считался Телеф, который был сыном прославленного в мифах Геракла. Правители Пергама почитали Телефа, как своего предка; от его мифологических деяний, и его роли основателя Пергамского царства они вели свою легитимность как правителей. Сюжету мифа о Телефе посвящен Малый фриз Алтаря, расположенный по внутреннем святилище. Подробнее о нем я расскажу чуть ниже.
Большой фриз, обрамлявший Алтарь, имеет высоту 2 метра 30 см и целиком покрыт сценами гигантомахии - битвы олимпийских богов с гигантами. Гигантомахия была популярным сюжетом для произведений греческого искусства эллинистического периода. Как известно, на исход этой грандиозной битвы повлияло участие в ней Геракла, поэтому он, как сын Зевса и отец Телефа, является здесь ключевым звеном, логически связывающим оба фриза.
Давайте рассмотрим Большой фриз подробнее. К сожалению, время сохранило не все его фрагменты, поэтому нам остается только представить, как фриз мог когда-то выглядеть.



Фрагмент восточного фриза, горельеф изображает (слева направо) Алкионея, Афину, Гею и Нику.

Характерной чертой фриза является одновременность запечатленных событий. Грандиозные фигуры, переплетенные в битве, словно бы схвачены в единый момент, все сцены полны драматической напряженности и нарастающего движения. Прежде всего, этот фриз интересен тем, что практически любой персонаж, а их более ста, может быть узнан. Напомню, что боги Олимпа во главе с Зевсом сражались с гигантами, детьми Геи, которых она породила из капель крови свергнутого Кроном Урана. Это были чудовищные змееногие великаны, обладавшие страшной силой, которые хотели отнять у богов - олимпийцев их власть над миром. Гея сделала своих детей неуязвимыми для оружия богов, и лишь смертный, согласно мифу, мог лишить гиганта жизни. Таким смертным и стал Геракл, чье участие в этой битве и решило её исход. Сын Зевса, он сражался на стороне богов, плечом к плечу со своим отцом. Его стрелы, наполненные ядом Лернейской гидры, унесли жизни многих великанов. К сожалению, фигура Геракла не сохранилась. Мы знаем, что он был запечатлен на восточной стороне фриза только благодаря фрагменту шкуры Немейского льва, трофея первого подвига, в которой его изображали.



Восточный фриз, вид с лестницы.

Фриз продолжается и на сторонах грандиозной лестницы, сужаясь, по мере взлета ступеней. Здесь, мы находим интересную деталь: лестница будто встроена в сюжет фриза. Боги и гиганты буквально взбираются по ступеням, опираются на них коленями или же лежат на них.



Фрагмент Западного фриза, лестница.

Ни одна группа фигур здесь не похожа на другую, различны их позы, а одеяния, прически и даже детали обуви проработаны до мелочей. К сожалению, до нас не дошло имя мастера спроектировавшего этот удивительный фриз. Единственная надпись на южной стороне ступеней называет имя Теорета, возможно, трудившегося над соответствующим фрагментом. Сохранившиеся имена других художников, создававших Алтарь, говорят нам, что они прибывали из ведущих центров искусства эллинистического мира. Очевидно, мастерам помогали их ученики, жрецы и те, кто разрабатывали тематическую и композиционную структуру этого необычайно длинного фриза.
А сейчас я предлагаю вам перенестись в Москву, в ГМИИ им. Пушкина, где в настоящее время вниманию посетителей представлен очень интересный проект Андрея Александера, посвященный сюжетам Пергамского алтаря. Автор, художник и мим, позиционирует свой проект как многоплановую художественную реконструкцию, которая является попыткой воссоздать рельеф Восточного фриза. Проект под названием «Гиганты против богов» позволяет зрителю увидеть, как величественно мог выглядеть фриз когда-то.
Я расскажу о сюжетах Восточного фриза на примере этих реконструкций.


Начнем с левого края, и будем двигаться вдоль фриза вправо. Здесь трехликая Геката, богиня путей и перекрестков, колдовства и магии, сопровождаемая одним из своих псов, вооруженная факелом, мечем и копьем, сражается против змееногого гиганта Клития, занесшего над головой каменную глыбу. Справа, вооруженная луком и стрелами, богиня охоты Артемида противостоит вооруженному мечем и щитом нагому великану, предположительно Оту. Между ними охотничий пес Артемиды кусает другого гиганта за шею.



Лето, мать Аполлона и Артемиды, вооруженная пылающим факелом, побивает великана с животными чертами в облике. Справа Аполлон, бог врачевания и прорицания, ранил гиганта Эфиальта своей стрелой.



Богиня плодородия Деметра, вооруженная факелом, чье изображение на оригинальном фризе утрачено, скорее всего занимала это место.



Супруга Зевса Гера правит квадригой (по атрибуции Пергамского музея). Её крылатые кони ассоциировались с четырьмя ветрами: Нотом, Бореем, Зефиром и Эвром. Согласно замыслу Александера, квадригой правит Ирида, а Гера, вооруженная копьем, сражает гиганта.

Думаю, выбор восточного фриза не случаен - ведь именно здесь появляется Геракл, персонаж, объединяющий оба фриза Алтаря. Тот, чья фигура на оригинальном фризе практически полностью утрачена, натягивает тетиву своего лука. Он целится в грудь Алкионея, самого могучего из гигантов, которого держит Афина Паллада (их мы увидим дальше). Согласно мифу, битва случилась на Флегрейских полях, лежавших на Халкидском полуострове Паллене. Гея, мать гигантов, дала им целебное средство, сделавшее их неуязвимыми для оружия богов. Убить гиганта мог лишь смертный, коим на тот момент был Геракл. Алкионей, сраженный его стрелой, не мог умереть на Паллене, здесь он был бессмертен. Гераклу пришлось взвалить его на свои плечи и унести с Паллены, за пределами которой тот и скончался.


Справа от Геракла громовержец Зевс, вооруженный молниями, сражается против предводителя гигантов Порфириона и двух его младших соратников. Зевсу помогает его орёл.


Афина, дочь Зевса, держит за волосы гиганта Алкионея, которого готов сразить стрелой Геракл. Задача Афины - оторвать противника от земли, тем самым лишив его неуязвимости. Справа Гея, которая просит Афину пощадить её сына. Над ней крылатая фигура богини победы Ники.

Арес, бог войны, правит колесницей, его кони встали на дыбы над лежащей фигурой крылатого гиганта.
Полнота картины пусть и художественно воссозданного восточного фриза впечатляет не меньше, чем сам алтарь. Это замечательное полотно длиной 25 метров можно увидеть в ГМИИ им. Пушкина до 21 июля 2013 года.

Между прочим, в ГМИИ им. Пушкина есть несколько слепков, сделанных с Большого Пергамского фриза. В 1941 году, национал-социалистские власти распорядились закопать его в сырую глинистую почву под военным складом, который сгорел при очередной бомбёжке Берлина. В 1945 году советские оккупационные власти вывезли(!) Пергамский алтарь в СССР, но не как трофей, а как экспонат, требующий срочной реставрации, которую и произвели специалисты Эрмитажа. С 1945 по 1958 годы Алтарь хранился в Эрмитаже. А в 1958 году алтарь Зевса, как и многое другое, жестом доброй воли Хрущева был возвращён Германии, и вернулся в Берлин. При этом была достигнута договорённость, что специально для СССР будет изготовлена гипсовая копия.

А теперь вернемся в Пергамон. В наши дни подняться по величественным мраморным ступеням наверх, в святилище, где когда-то стоял алтарь, может любой желающий. Однако прежде во время религиозных церемоний это было позволено только нескольким избранным (жрецам, членам царского дома и эмиссарам). Наверху, за колоннадой, расположен открытый дворик, где когда-то находился алтарь, сейчас центр его украшает превосходный мозаичный пол.


Хотя подобные внутренние пространства обычно покрывались фресками, здесь, как уже было сказано, находится Малый фриз, или фриз Телефа, который последовательно, словно огромная каменная книга, рассказывает историю отца-основателя Пергама.
Хотя существовало несколько вариантов этой легенды, современные эллинистические мифологи распространяли тот вариант, который делал Пергамскую версию наиболее интересной. Значение мифа было частью тщательно структурированной пропаганды, призванной подчеркнуть в глазах современников неразрывную связь между событиями мифов и их собственной историей. Жители Пергамона именовали себе «Телефидами», потомками Телефа.
Несмотря на то, что многие фрагменты Малого Фриза также утрачены, опираясь на древние версии этой истории, мы можем восстановить последовательность событий.

Миф о Телефе .
Однажды оракул Аполлона в Дельфах предсказал царю Аркадии Алею, что потомки, рожденные его дочерью, могут причинить ему вред. Для того, чтобы избежать этой опасности, Алей сделал свою дочь Авгу жрицей Афины, пригрозив ей смертью, если она лишится целомудрия. Геракл, гостивший у Алея, сумел соблазнить Авгу, и в результате их тайной связи родился мальчик, которому дали имя Телеф. Чтобы упредить предреченное оракулом зло, Алею пришлось отречься от своей дочери. Авгу посадили в лодку с парусом и отдали на волю волн. В конце концов лодка причалила к берегам Мисии, где её увидели слуги царя Мисии Тевфранта. Тевфрант принял Авгу и сделал её своей приемной дочерью, а в благодарность за её чудесное спасение, основал в Мисии культ Афины.
В это время Алей, столкнувшись с проблемой, что делать с маленьким сыном, отнятым у Авги, не нашел ничего лучше, как оставить его в платановой роще у храма. Там мальчика обнаружил Геракл.
Возмужав, Телеф выполнил страшное предсказание Оракула и однажды убил братьев своей матери, детей Алея. Царь узнал в нем сына своей дочери и Телеф, осыпаемый проклятиями, вынужден был покинуть страну. Наконец, он прибыл ко двору Тевфранта в Мисии, где помог Тевфранту изгнать афаретида Идаса, претендовавшего на трон мисийской Тевфрании, и за эту услугу Тевфрант отдал ему в жены Авгу. Она не узнала Телефа, а тот тоже не признал в ней свою мать. Во время его свадьбы с Авгой, священная змея, посланная Афиной, поведала истину о том, что они - мать и сын. Тогда Тевфрант отдал сыну Авги в жены свою дочь и сделал его наследником престола.


Телеф и Авга, фрагмент Малого фриза.

Последующие сцены барельефа рассказывают о деяниях Телефа как царя Мисии.
Среди прочего, греки во время правления Телефа, наугад плывшие в Трою, приплыли в Мисию, где высадились на берег и стали опустошать страну, приняв ее за Троаду. Телеф оказал пришельцам яростное сопротивление и даже обратил их в бегство. Тогда на помощь своим соратникам пришли Ахилл и Патрокл, при появлении которых Телеф оставил поле боя. Перед отплытием из Авлиды греки принесли жертвы Дионису, а Телеф не успел этого сделать. Неожиданно выросшая из земли лоза заставила его споткнуться и упасть, и Ахилл, воспользовавшись этим, ранил Телефа в бедро своим знаменитым копьем — свадебным подарком Хирона его отцу Пелею.
Поняв свою ошибку, греки снова вышли в море, где их флот разбросала насланная Герой ужасная буря, после которой, оказавшись в одиночестве, каждый корабль отправился к родным берегам. Рана Телефа никак не заживала, доставляя огромные страдания, и Аполлон объявил ему, что вылечить его может лишь тот, кто его ранил. Тогда Телеф под видом нищего отправился в Микены, где греческие вожди готовились к новому походу против Трои. По совету микенской царицы Клитеместры, которой доверился Телеф, он выхватил из колыбели ее маленького сына Ореста и, угрожая убить младенца, потребовал помощи у Агамемнона. Ранее оракул предупредил микенского царя, что греки могут достичь Трои только при содействии Телефа, поэтому он охотно согласился помочь ему, но при условии, что тот поведет греческий флот к Трое. Согласие было достигнуто, и Агамемнон обратился к Ахиллу с просьбой исцелить Телефа. Ахилл заявил, что не умеет врачевать, однако Одиссей догадался, что Аполлон имел в виду не Ахилла, а его копье. Тогда Ахилл соскреб ржавчину со своего копья и присыпал ею рану, и через несколько дней она полностью зажила. Телеф показал грекам морской путь к Трое, а по возвращении домой основал Пергам.

Алтарь Зевса на протяжении многих веков впечатлял потомков. Римлянин Луций Ампелий в своей «Книге о том, что достойно запоминания (Liber memorialis 8,14)» описывал Большой Пергамский Алтарь так: «Pergamo ara marmorea magna, alta pedes quadraginta cum maximus sculpturis; continent autem gigantomachiam.» - («В Пергамоне есть большой мраморный алтарь, высотой в сорок футов(?), с удивительными скульптурами, и целиком он окружен сценами битвы гигантов»). Когда Ампелий писал эти строки, Алтарю было уже около четырехсот лет.
Однако, всего несколько столетий спустя, об этом удивительном сооружении уже ничто не напоминало. И лишь руины, оставшиеся от верхнего и нижнего города, могли бы впечатлить эксцентричного путешественника, решившего включить посещение Пергама в свой маршрут.



Модель Пергама, реконструкция.

Алтарь был обнаружен вновь в 1871 году немецким инженером Карлом Хуманном, работавшим в то время по приглашению турецкого правительства над строительством дорог. Он отправил в Берлин несколько обнаруженных им рельефов, которые, как он полагал, изображают сцены битвы «с людьми, лошадьми и дикими животными», и были созданы, по его мнению, для храма Минервы в Пергамоне.
Отправленные рельефы поначалу прошли в Берлине практически незамеченными. В конце концов, они привлекли к себе внимание археолога и директора коллекции скульптуры Королевских музеев Берлина Александра Конзе, который ими заинтересовался, но лишь со временем понял, какая связь между описанием Ампелия и фрагментами рельефа, хранящимися в так называемом Зале Славы Старого Музея. Конзе немедленно отправил сообщение Хуманну, что ему следует поискать другие рельефы. Спустя год, в сентябре 1878, Берлинский Музей, официально уполномоченный турецкими властями, приступил к раскопкам цитадели Пергамона, а Карл Хуманн, человек, который вновь нашел Пергам, был назначен заведующим миссией, но это уже совсем другая история...

Я надеюсь, что мой рассказ позволил получить некоторое представление об Алтаре тем, кому ещё не довелось его увидеть, и, быть может, воодушевит того, кто, располагая несколькими свободными часами в Берлине, захочет посетить Пергамский музей.

Алтарь Зевса в Пергаме. Общий вид. Реконструкция.

Пергамское царство – один из осколков развалившейся на части империи Александра Македонского – занимало северо-западную часть Малой Азии (). Начиная с середины III в. до Р.Х. это государство переживало необычайный хозяйственный подъем и культурный расцвет. Богатые доходы позволили местным царям осуществлять крупномасштабное строительство. Особенно бурно протекало оно в годы царствования Эвмена II (). Именно при нем в 180-160-х гг. до Р.Х. в ознаменование побед, одержанных Пергамом над галатами (галлами), было осуществлено строительство одного из самых величественных памятников эпохи эллинизма – алтаря Зевса, признанного затем одним из «семи чудес света».

Алтарь представлял из себя сооружение, почти квадратное в плане, размерами 36 на 34 м. На высоком цоколе покоился монументальный фриз с рельефными изображениями гигантомахии – сражения богов с гигантами. Общая длина фриза составляла 120 м при высоте в 2,3 м. С одной стороны цоколь прорезала широкая открытая лестница, ведущая к верхней площадке, где находился жертвенник. Над украшением алтаря трудилась группа скульпторов из Пергама и Афин. Известны имена некоторых из них – Дионисад, Орест, Меданипп, Менекрат. Кто стоял во главе всего проекта неизвестно.

Гиганты, по греческой мифологии, являлись сыновьями Геи-Земли. Стремясь захватить власть над миром, они восстали против небесных богов, возглавляемых Зевсом. На большом фризе Пергамского алтаря битва между богами и гигантами изображена в момент ее наивысшего напряжения. Исход схватки могучих противников уже предопределен – боги побеждают, гиганты гибнут. Светлые силы торжествуют над темной стихией (эта победа в свою очередь знаменовала победу пергамцев над галатами).

Композиция фриза, проникнутая единством действия, разделена на многочисленные группы борющихся противников, и внутри каждой из них происходит жаркая схватка не на жизнь, а на смерть. Ритмичное чередование множества групп создавало цепь бесконечно разнообразных звеньев. Всего на фризе было изображено около пятидесяти фигур богов и столько же гигантов. И все они исключительно разнообразны. Фантазия скульпторов в передаче отдельных образов и эпизодов была поистине безгранична. Одна богиня сражается на лошади, другая – на льве, бог солнца Гелиос мчится на колеснице, запряженной четверкой коней, Посейдон – на морских конях. Одни вооружены факелами, другие – щитом и мечом. Всадники перемежаются с пешими группами, одни мчатся вправо, другие – им навстречу. Не повторяются ни разу даже такие детали, как обувь: все башмаки различны по форме и орнаментации.

Монументальность фриза, поразительное знание натуры, сила выраженных в фигурах страстей, драматизм сюжета, глубокий реализм – все завораживает зрителя. Фигуры даны в самых сложных поворотах и бурных движениях, которые подчеркнуты живописно развивающимися одеждами, резкими контрастами света и тени (). Есть что-то потрясающее в этих напряженных ракурсах классически прекрасных тел, в их титанической мощи и трагедийном пафосе ().

Культура и религиозная литература

Рецензии

"Нет прекраснее песни ветров!
А поэтам - желанней награды,
Чем жемчужная сеть островов
И коринфские кудри Эллады -

Нет на свете губительней яда,
Чем слова увидавших во сне
Обречённую вечной весне -
Золотую, как факел, Элладу!"

Роальд Мандельштам (1932-1961)

Ежедневная аудитория портала Проза.ру - порядка 100 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более полумиллиона страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.



Включайся в дискуссию
Читайте также
Автобан, вокзал, ларёк: куда приведут транспортные мечты Кудрово без метро
В аэропорту сочи религиозному еврею запретили молиться
Невзоров: Исаакиевский собор - это супермаркет Нет заявки - нет проблемы